Жизнь ни за что. Книга первая - Алексей Сухих

Целина, отняв полтора месяца академического времени, сжала учебный процесс до ежедневных четырёх «пар» шесть раз в неделю. Запарившись на занятиях, по субботам Леонид с Стаськой Руденко, парнем из группы, пришедшем из сельхоза и жившим с ним в одной комнате, шли прямо из аудитории в баню и там парились часа два, выбивая из себя накопившийся за неделю стресс. В одной комнате с ними жили ещё Зосим Пахтусов и Евгений Крюков, Зосим, помор из Архангельской губернии, был постарше остальных, женат и имел сынишку. Крюков местный, из Добрянки, стоявшей на берегу Камского водохранилища в полусотне километров от Перми. Он любил добрянскую девушку и по выходным обычно уезжал. И оба банную компанию поддерживали крайне редко. Лёньку со Стасом это не обижало. Стас приехал в Пермь из далёкого южного города Фрунзе, столицы солнечной Киргизии из-за того, что в национальных республиках трудно было поступить в ВУЗ по причине национальной квоты, когда туземцев принимают практически без экзаменов и из малограмотных пытаются создать национальные кадры. Он с любовью и много рассказывал о Киргизии, о прекрасном климате в столице, о жемчужине востока тёплом озере Иссык куль, раскинувшимся среди гор широким морем на высоте 1600 метров над уровнем океана, о вечных снегах Киргизского Ала – тоо, белым ожерельем окружающим город. О восточных базарах, напоминающих персидские сказки, о густом холодном кумысе, который наливают прямо из кожаных мешков – бурдюков киргизские женщины на этих базарах. Они заканчивали банный вечер распиванием четвертинки у шкафчиков в одевальне, закусывали кружком краковской колбасы с ржаным хлебом. И возвратившись к десяти вечера в общагу, засыпали здоровым сном честно отработавшего человека и спали до полудня. Отоспавшись, Леонид ехал в центр обычно один, т.к. в выходной общага пустела. У всех были налаженные и знакомые пути для отдыха. По дороге в центр, Леонид делал остановку у фабрики-кухни, в которую он попал по незнанию в первые дни жизни в новом городе, и где ему очень понравилось. И где вкуснейшие борщи приносила очаровательная брюнетка официантка. И если столики, которые она обслуживала, были заняты, он терпеливо дожидался свободного места у неё, пропуская вперёд тех, кому было всё равно. И брюнетка Катя начала улыбаться ему, принимая заказ. И потом уже ехал в областную библиотеку, в читальный зал и прочитывал всю новую периодику. Вечером шёл в театр оперный или драматический или реже в кино. Он продолжал настойчиво образовывать себя, познавать мир и развиваться.

Леонид после двухлетней работы над собой в Ленинграде, морской практики и поездки на целину физически ощущал свой интеллектуальный рост и качество понятий о познаваемом мире. Его развитие сказалось естественно и на имидже. Если два года назад мальчик из глубинки приехал в большой город и сменил гражданскую одежду на форменку, это ещё ничего не обозначало в его интеллектуальном росте. На улицах он отмечал провинциалов по неуклюжим плащам, и ногам, обутым в полуботинки с галошами. А зимой надевавших боты «прощай молодость» и шаровары с начёсом. И это было его родное, кровное понятие, что так и надо, что так тепло и недорого. И продвинутая молодёжь, одетая броско, вызывающе и попавшая под непристойный огонь вседозволенной критики, его привлекала чисто теоретически.

Вернувшись с целины и прочувствовав, что стал свободным студентом, Леонид на сэкономленные деньги от работы матросом и целинником, выполнил экипировку в соответствии с критикуемой модой, своим познанием мира и интеллектуальным уровнем. Не так и просто было на небольшие деньги сделать это в далёком от столиц городе, но ему удалось купить прекрасные зимние ботинки из Чехии фирмы «Батя» на мощном протекторе и из самой, самой натуральной толстой кожи. К ним он купил китайские брюки из темносинего габардина, которые ему перешил в так называемые «дудочки» портной при общежитии. И ещё купил удлиненный пиджак из Болгарии неопределённого цвета, что-то коричневое с красным. Всю одежду он дополнил ярким галстукам с тоненьким узелком, а на голове летний ёжик превратил в шикарный кок. И стал Леонид точной фигурой, которые продолжали изображать во всех СМИ, и обзывали «стилягами». Но это его уже не смущало. Леонид познавал мир и развивался. И своим внешним видом показал, что встал на сторону стиляг. Это было ещё совсем не безопасно. В стране продолжалась оголтелая борьба за чистоту нравов, против вредного влияния Запада, которое продвигали «СТИЛЯГИ». Была настоящая травля. Все СМИ, а комсомольская пресса особенно,27 забросив насущные проблемы, обрушивалась ежедневно и ежечасно на молодых людей, которые надели брюки зауженные больше, чем у комсомольских вождей или сделали причёски полохматей, или кок начесали. Комсомольские райкомы и комитеты били в барабаны, воспитывали, угрожали, применяли санкции против всех, кто старался выглядеть не так, как прописано в инструкциях. Бедного «МИШКУ» миллионы раз обстригали во всей прессе, начиная от центра и кончая многотиражками предприятий и ВУЗов. А что было плохого в том, что парень или девушка хотели выглядеть модно, раз жизнь стала лучше. И появилась впервые после войны возможность это сделать. Да! Музыка и песни стали отходить от военной темы. Не всю же жизнь петь один синий платочек. Ведь до 55 года пела фактически одна Клава Шульженко под рояль. А «Мишка» – ну самая скромная песня, в которой, правда, ни слова не было про строительство Коммунизма и про заботу Партии о своём народе.

Но беспощадную борьбу с молодёжью не из-за чего Сугробин считал напрасной. Непререкаемая правильность любых действий партии и правительства и бесконечные напоминания о непрестанной их заботе о народе, давила на психику молодых людей, в которых по учебникам воспитали в советской же школе огромное самосознание своей личности, а не винтика. Борьба со стилягами потрясла страну. И молодые люди во всех уголках были разбужены этими репрессиями и заинтересовались. И как это обычно и бывает, встали на сторону обижаемых. Не пошли демонстрациями и массовыми правонеправными действиями, а просто последовали за «стилягами» в их внешней форме. И партия, и правительство, и комсомол долго не могли понять своего поражения, и отголоски борьбы слышались до начала шестидесятых.

Учёба, работа и другие дела не мешали студентам отдыхать и развлекаться. Где студент – там любовь. И уже не та школьная из восьмых классов, а настоящая. Некоторые заключали браки. От сессии до сессии живут студенты весело. Леонид в последние месяцы 1958 г. жил не очень весело, время проводил за самобразованием или отдыхал в компании с ребятами. Подруги в Перми у него не появилось, хотя девушки вниманием не обходили. Тому причиной была девушка Люда Буянская, покинувшая его навсегда Студентка мединститута Люда Донжурина, землячка, которая ему нравилась в школе, очень удивилась, встретив его в Перми. Они провели тогда вместе весь вечер, расстались наполненные воспоминаниями, но будущего у той встречи не оказалось. И с девушками, которые хотели бы с ним дружить и целоваться, он танцевал на вечерах, а при прощании целовал только ручки. Это давало ему возможность ласково им улыбаться при встречах без обязательств. Среди знакомых девушек у Леонида были даже две молоденькие балерины, с которыми его и Володю Чащихина познакомил знакомый тромбонист из оркестра театра. Но сердце его осталось незатронутым. От этого бывало грустно, но ничего исправить Леонид не мог. Он был человеком судьбы. «Кисмет!» И оставался один. Анатолий, Стас Руденко, Володя Чащихин, школьный друг Клещёва, также оказавшийся в их сборной группе, постоянно завлекали его в свои круги, знакомя с девушками. Ему давно обрыдло быть ничьим, но фатальное равнодушие не покидало его.

В один морозный, ноябрьский и одновременно субботний вечер студенты Сугробин и Чащихин шли по главной улице имени Карла Маркса, помахивая балетками28 и жизнерадостно болтали. Они перед этим выпили в забегаловке по сто граммов, и настроение было явно мажорное.

=А знаешь! – сказал Чащихин. – У моей маман сегодня день рождения и она с гостями гуляет. Отчего бы и нам не погулять. Тебя маман, как моряка заочно знает, а отец у меня самый компанейский.

– Отчего бы нет, – в тон Володьке ответил Сугробин. Ему до чёртиков надоела собственная тоска и он давно решил, что он не Виконт де Бражелон и не станет умирать как тот из-за своей возлюбленной, покинувшей его ради короля29.

Квартира у Чащихина горела всеми имеющимися огнями и гудела всеми тонами голосовой гаммы. В зале стоял стол от стены до стены, уставленный разнокалиберными бутылками и неимоверным количеством закусок. За столом гости сидели уже не чинным рядом, а кучками по интересам и все говорили громко, не слушая друг друга. Это означала, что вечер добрался до середины. На свободном пятачке две пары топтались под залихвастскую песню бразильской группы «Фарроупилья».30 Двое мужчин пытались запеть, но у них не получалось. В открытую дверь была видна часть кухни и трое мужчин в ней в густых клубах табачного дыма. Во главе стола под большой картиной, изображавшей речной пейзаж, сидела видная моложавая женщина и с довольным видом наблюдала за гостями. По выражению её лица было заметно, что праздник удался, и всё идёт как надо Ребята скинули пальто и выдвинулись в комнату.